У ограды, внутри небольшого участка, стояли двое мужчин. Оба были не слишком стары, не слишком молоды, но лица их не выражали ни горечи, ни радости — лишь спокойную задумчивость. Мужчины казались похожими друг на друга, вот только возраст у них был почти одинаковый, тридцать с небольшим - выдавала едва заметная россыпь седины на висках.
— Гляди-ка, Михалыч, народ-то всё идёт, — проговорил один из них, высокий, темноволосый, в слегка потёртом костюме, поправляя шляпу на голове. — Вон, к Петровичу снова вся семья пожаловала. Каждый год, как часы.
— Да уж, Семён, — отозвался его спутник, немногим ниже первого, с густыми темными волосами с проседью, — все-таки хорошо, когда не забывают.
Они помолчали, наблюдая, как вокруг могил собираются семьи, звенят стаканы, открываются бутылки, и льются тихие разговоры, наполненные светлой грустью. Кто-то пришел с граблями и тряпками, убирал участки, складывал сухую, после зимы, траву в мешки - выносил. Натирались памятники - в лучах солнца они сверкали как новенькие, отбрасывая солнечные зайчики в глаза соседям.
— Слыхал, внучка Ивановых замуж вышла, — вдруг вспомнил Семён. — Парень-то её из города, говорят, инженер какой-то.
— Да, люди живут, — вздохнул Михалыч, задумчиво глядя в сторону своей аккуратной, но давно не посещаемой могилки. — А нас-то как будто и не было никогда.
Они снова замолчали, каждый погрузился в воспоминания. Солнце медленно спускалось к горизонту, растягивая тени крестов и оградок. Люди постепенно расходились, кладбище снова погружалось в тишину. Но никто не пришёл к двум мужчинам, терпеливо стоявшим у своих давно позабытых мест и глядящим на соседей с легкой завистью и грустью.
— Может завтра, — проронил Михалыч и тут же замолчал видя, как Семён отвернулся, махнув рукой и опёрся о свой надгробный камень, будто высматривая кого-то меж узких тропинок меж могилами.
***
Наступило следующее утро. День был ясным и прохладным, воздух наполнен тихим ожиданием праздника. Семён и Михалыч вновь стояли у своего невидимого поста, ни на что особо не надеялись, обсуждали погоду и последние сплетни:
— Вон, смотри, к соседям опять гости, — вздохнул Семён, указывая на соседнюю оградку. Там уже звенели рюмки, звучали слова поминовения, и на столике появлялись куличи, крашеные яйца. конфеты.
— А может, и к нам кто заглянет сегодня? — робко предположил Михалыч.
— Хотелось бы, конечно, — негромко сказал Семён, отворачиваясь, чтобы вновь скрыть невольную печаль.
И вдруг, совсем неожиданно, у входа на кладбище появилась молодая пара. Они шли медленно, словно боялись потревожить покой места.  А, еще, возможно, и потому, что они не знали куда им идти, спрашивали что-то у живых, смотрели в телефон и сверялись с каким-то невидимым ориентиром.
Но остановились именно перед оградкой Семёна и Михалыча. Женщина внимательно прочитала надпись на надгробии и улыбнулась с лёгкой грустью.
— Вот, нашли, — тихо сказала она своему спутнику. — Здесь он лежит.
Семён внимательно смотрел на неё, что-то мучительно вспоминая. И вдруг сердце его сжалось, хотя давно уже не билось. Глаза женщины. Они были такими же, как у той малышки, что когда-то давно смотрела на него из колыбельки.
— Дочка... — выдохнул он едва слышно, не сумев скрыть предательскую слезу, и Михалыч ласково похлопал его по плечу, мол, хорошо все, вот видишь, пришли.
Пара начала тихо убирать могилку, поправлять венки, расставлять принесённые угощения. На столике появились кулич, крашеные яйца, бутылка водки и четыре рюмки. Девушка бережно разлила водку, поставила две рюмки напротив себя и спутника, будто приглашая кого-то незримо присоединиться.
— Царство тебе небесное, отец, — сказала она, поднимая стакан и глядя прямо на Семёна, будто видит его тут, живого, будто стоит он перед ней по-настоящему. — Я тебя нашла, хоть и поздно.
И в этот миг даже весенний ветер, казалось, замер, прислушиваясь к тихим словам, сказанным с любовью, грустью и чем-то еще, едва уловимым - сожалением о прошлом и печалью о будущем, которого никогда не было. Семён и Михалыч улыбнулись друг другу, подняли свои незримые стаканы и с благодарностью выпили, чувствуя, как давно забытое тепло разливается по их призрачным сердцам.