Альбрехт наблюдал за приготовлениями к игре с плохо скрываемым раздражением. Утренний свет заливал дворцовый сад, превращая капли росы на листьях в крошечные бриллианты, но даже эта красота не могла улучшить его настроения. Он стоял чуть в стороне от группы молодых аристократов, облаченный в темно-синий камзол с серебряной вышивкой — слишком формальный для таких развлечений, но именно это и было его молчаливым протестом.

Вчерашний разговор с Радомилой не выходил из его головы. Всю ночь он провел без сна, глядя в потолок своей спальни и прокручивая в памяти каждое сказанное слово, каждый жест. Сегодня утром он намеревался поговорить с отцом, но король был занят государственными делами, а затем объявил об этой нелепой затее с играми.

«Догонялки, — презрительно подумал Альбрехт, наблюдая, как юные графы и фрейлины с деланным энтузиазмом собираются в круг. — Словно нам всем по десять лет».

Его взгляд невольно искал Радомилу среди присутствующих. Он заметил её в окружении нескольких придворных дам, которые что-то оживленно ей рассказывали. Она выглядела безупречно в платье цвета слоновой кости, с волосами, уложенными в сложную прическу, украшенную жемчужными шпильками. Альбрехт почувствовал, как его сердце делает странный кульбит, когда их глаза на мгновение встретились через всю лужайку.

Он быстро отвел взгляд, притворившись заинтересованным в узоре на своей манжете. Вокруг него кружились молодые аристократы, их смех разносился по саду, смешиваясь с пением птиц. Граф Вернер, сын министра финансов, подошел к нему с широкой улыбкой, которая не коснулась его расчетливых глаз.

— Ваше Высочество, не соизволите ли присоединиться к нам? — спросил он с поклоном, в котором Альбрехт уловил едва заметную нотку насмешки. — Мы все с нетерпением ждем возможности увидеть ваше участие.

Альбрехт знал, что Вернер был одним из тех, кто больше всего стремился получить его расположение. Он также знал, что за его спиной тот же Вернер распространял слухи о "странностях" наследного принца.

— Благодарю за приглашение, граф, — ответил Альбрехт с холодной вежливостью, — но я предпочитаю быть зрителем сегодня.

— Как жаль, — протянул Вернер, бросив взгляд в сторону болиссийской принцессы. — Я уверен, наши гости были бы рады вашему участию.

Альбрехт проследил за его взглядом и снова встретился глазами с Радомилой. На этот раз он не отвернулся. Что-то в выражении её лица — может быть, легкая тень беспокойства или вопрос в глазах — заставило его изменить решение.

— Впрочем, — сказал он, выпрямляясь и расправляя плечи, — возможно, вы правы. Было бы невежливо с моей стороны лишать наших гостей удовольствия видеть, как наследный принц бегает по саду, словно мальчишка.

Вернер не смог скрыть удивления, которое быстро сменилось самодовольной улыбкой человека, добившегося своего. Альбрехт же направился к центру лужайки, где формировался круг участников игры. Проходя мимо Радомилы, он слегка наклонил голову в приветствии, позволив себе едва заметную улыбку, предназначенную только для неё.

— Принцесса, — произнес он тихо, — надеюсь, тезейские развлечения не слишком утомительны для вас?

Альбрехт смотрел на протянутый ему платок, и его левая бровь невольно дёрнулась — жест, который он безуспешно пытался искоренить с детства. В глубине его глаз мелькнуло удивление, быстро сменившееся чем-то похожим на растроганность, которую он тут же постарался скрыть. Он знал эту традицию дарения платков, конечно — очередная бессмысленная условность, которую вдалбливали ему наставники, рассказывая о кодексе рыцарской чести и придворном этикете.

Но сейчас, когда Радомила протягивала ему свой платок, этот жест почему-то заставил его сердце сбиться с ритма. Проклятье. Он не должен так реагировать на простую формальность.

— Принцесса, — произнёс он тихо, и голос предательски дрогнул на последнем слоге. Он прокашлялся, злясь на себя за эту слабость. — Вы оказываете мне... неожиданную честь.

Он осторожно принял платок, и их пальцы на мгновение соприкоснулись. Альбрехт почувствовал, как по его руке пробежала лёгкая дрожь от этого прикосновения. Платок был из тончайшего шёлка, с какой-то вышивкой по краям — он не разбирался в таких вещах. От него исходил едва уловимый аромат цветов — её аромат? Он поймал себя на том, что пытается запомнить этот запах.

— Я буду хранить его, — сказал он, запнувшись на середине фразы и нахмурившись, — как... как самую драгоценную реликвию.

Вышло неуклюже, словно слова принадлежали не ему, а были вычитаны из какого-то дамского романа. Краем глаза он заметил, как некоторые из придворных дам обмениваются многозначительными взглядами. Шёпот, несомненно, уже начал распространяться по саду. Альбрехт знал, что к вечеру весь двор будет обсуждать этот жест болиссийской принцессы. Возможно, слухи дойдут и до его отца... и до Элены.

Он аккуратно сложил платок и поместил его во внутренний карман своего камзола, чувствуя, как ткань словно обжигает кожу даже через слои одежды.

— Теперь, — сказал он, и в его голосе неожиданно прорезались игривые нотки, которых он сам от себя не ожидал, — я просто обязан... — он снова запнулся, раздражаясь на собственную неловкость, — принять участие в этих дурацких играх. Было бы непростительно не использовать такой могущественный талисман.

Он слегка поклонился Радомиле, позволив себе улыбку — не ту холодную, официальную, а настоящую, кривоватую, с чуть более поднятым правым уголком губ.

— Скажите, принцесса, — продолжил он, выпрямляясь и вдруг ощущая странную лёгкость, — вы присоединитесь к нам? Или предпочтёте наблюдать за моими попытками не опозориться перед всем двором?

Вокруг них уже собирались остальные участники игры. Граф Вернер кружил поблизости, явно пытаясь уловить суть разговора. Альбрехт бросил на него такой взгляд, что тот споткнулся на ровном месте. Плевать на них всех. Впервые за долгое время ему было действительно наплевать, что подумают другие. Всё, что имело значение — это девушка, стоящая перед ним, и платок, теперь покоящийся у его сердца и почему-то ощущающийся тяжелее, чем должен был.