Последние несколько лет утро Лоры начиналось одинаково. Сон отступал всегда внезапно, резко. Она будто выныривала из сна, открывала глаза, хватала ртом воздух, как будто что-то тяжелое садилось на ее грудь и вдавливало ее в матрац. Она вставала без будильника. Иногда сны обрывались криком: детским, коротким, внезапным, как нападение. Иногда — ничего. Просто пустой серый экран, как в старом телевизоре. Те утренние минуты, когда реальность начинала различаться, сквозь еще закрытые глаза, были самыми тяжелыми.

Она не смотрела в зеркало дольше, чем требовалось для утреннего моциона. Быстро заплетала волосы, надевала простую блузку, серый или тёмно-синий жакет, удобные ботинки — всё, чтобы не выделяться. Её одежда больше не сидела на ней. Вещи смотрелись, как на манекене: аккуратно, безжизненно, вроде бы и со вкусом подобрано, но примитивно, как для серой массы за окном, чтобы понравилось большинству. Без изюминки. Не выделяться.

Перед тем как выйти из дома, Лора всегда на мгновение задерживалась у двери. Не потому что вспоминала, не забыла ли она чего. Просто в этот момент её охватывало странное ощущение: как будто дом становится лодкой, а улица — морем. И каждое утро нужно решиться сделать шаг с твердой палубы в холодную воду.

Сегодня было так же.

По пути в клинику она шла мимо булочной — аромат ванили, дрожжевого теста, кофе. Этот запах когда-то вызывал у неё голод. Потом — грусть. Теперь - раздражение. Лора не помнила, когда в последний раз хотела есть по-настоящему. Еда была как всё остальное: необходимым действием, не более.

Дальше — мост, серые улицы, редкие прохожие, автобусы с сонными пассажирами. Как будто город жил, а она - призрак, которого никто не видит.

О клинике Лора думала не как о месте работы, а как о единственном пространстве, где она чувствовала, что её существование хоть как-то оправдано. Здесь она могла быть полезной. Или хотя бы занятой. Это не давало облегчения, но создавало иллюзию контроля. В последнюю неделю, подходя к зданию, Долорес ловила себя на мысли, что боится войти. Не из-за пациентов. Не из-за ответственности. А из-за него — Майкла. Он увидел, узнал. Она чувствовала это. И хотя он не задавал лишних вопросов, именно его молчание казалось ей самым жутким звуком в её жизни.

Сегодня, подходя к автомату с кофе, Лора думала о том, что снова не чувствует ничего. Ни тревоги, ни ожидания. Только лёгкое внутреннее сопротивление. Всё, что было в ней живого, давно ушло вглубь. Осталась оболочка той женщины, которой она была когда-то.

И всё же в ней теплилась одна мысль, едва уловимая, но настойчивая: "Если он спросит — я откроюсь. Если он поднимет эту тему — я не отвернусь."

***

Тихие, по-кошачьи мягкие шаги. Он заходит в ординаторскую, садится на стул перед ней. Смотрит прямо, без вызова, без жалости. Без любопытства. Просто ждет. В её пальцах дрожит чашка с кофе, дрожь едва заметна, но Майкл замечает всё, она знала - видела как начальник работает с пациентами, слышала его вкрадчивый голос. Больше всего, в этим моменты, он был похож на змея.

Она аккуратно поставила чашку на стол. Не успела сделать глоток, наблюдала за тем, как пар медленно поднимается ввысь, растворяется в пространстве.

— Не нахожу, — тихо сказала Долорес. Голос прозвучал сдержанно. — Я давно уже ничего не чувствую. Ни усталости, ни изнеможения. Ни злости, ни облегчения. Я просто делаю. Чтобы не думать. Это помогает мне вставать с кровати каждый день. И хоть как-то поддерживает.

Лора знала, что будет дальше. Он замолчит. И будет молчать так долго, пока она не начнет говорить и говорить. Пока не расскажет ему все, о чем думает, пока у нее не закончатся слова и их место займут эмоции. Слезы, гнев, смех - хоть что-нибудь, чтобы почувствовать себя живой, по-настоящему, а не для вида. Кому нужен этот спектакль?

— Когда Алиса умерла… я думала, что умру вместе с ней. Я сидела возле кроватки и смотрела, как синеют её губы, пока «скорая» ехала. Я уже знала, что опоздали. Уже знала, — губы дрогнули. — Но тогда я не кричала. Я не плакала. Просто молча обернула её в одеяло, как будто собиралась идти с ней на прогулку. - Долорес сделала вдох. Ровный, почти беззвучный. — Потом пришёл мой муж. Сказал, что я виновата. Что я не заметила. Что нормальная мать заметила бы. А я ведь… не замечала, — она на мгновение замолчала, сжала кулаки. — Вскоре он ушёл. Я пыталась дышать — не жить, дышать. Просто чтобы не задохнуться.

Подпись автора

Читай. Смотри. Любуйся. Пиши хронология, отношения, интересные факты

Хронология Долорес П.

Лора чувствовала, как пальцы, до этого сжимающие ткань брюк под столом, начинают медленно разжиматься. Оцепенение отступало, но вместе с ним приходила другая волна — стыда. Она знала, что не сказала ничего крамольного, ничего унизительного. И всё же ощущение, будто она сидела за столом  совершенно обнажённой, не покидало. Не от его слов — от его молчания. От того, как он просто смотрел и слушал, не разжалобился, не перебил, не попытался утешить. Это и раздражало, и помогало одновременно.

Он не отвернулся.

Лора впервые за долгое время не хотела немедленно стереть разговор из памяти. Наоборот. Как будто в этом молчании что-то становилось на свои места — без лишних слов, без ощущения жалости со стороны другого человека. Его внимание было направленным, сконцентрированным, резким, как свет софита на темной сцене. Она находилась под ним — и не сбежала. Уже одно это было почти победой.

Она медленно выпрямилась, откинулась назад, утонула в удобном кожаном кресле. Взгляд всё ещё был направлен в сторону — ей нужно было немного воздуха, пространства между ними, где можно перевести дух. Лицо оставалось спокойным, но под кожей чувствовалось, как бегут импульсы: тело приходило в себя, как человек после долгого погружения в сон.

— Я знаю, что это не оправдание, что я могла бы быть сильнее и не жалеть себя так, — голос был тише, чем обычно, почти хриплый, будто она не разговаривала вслух несколько дней. — И знаю, что... чувство вины — не всегда продуктивно. Но это единственное, что у меня осталось. Оно держит меня в теле. Без него я, наверное, просто растворилась бы. Стала бы как воздух.

Молчание в ответ не казалось враждебным. Оно просто было и Долорес оказалась благодарна Макмаро за него. Потому что в этом молчании у нее было время собрать себя по кускам, попытаться заглянуть внутрь себя - хотя бы постараться поговорить со своим "я", со своим страхом, довериться ему - пройти с ним по страшному пути потери. Пережить эту потерю...понятно, что сначала будет гнев. Но даже этого её лишили, даже это у нее отняли.

— Вы, наверное, думаете, что я должна быть в терапии. Или, может быть, просто поменять сферу. Заняться чем-то... менее «разрушительным». Но мне кажется, если уйду отсюда — будет хуже. Я не хочу лечиться. Я хочу быть полезной. Это единственное, что может меня спасти.

Она позволила себе взглянуть на него — быстро, искоса. Не чтобы прочитать реакцию, нет. Просто чтобы убедиться, что он всё ещё слушает. Что не отвернулся.

— Я не боюсь боли других. Я боюсь, что они во мне увидят ту же боль, что гложет их. Ведь мы всегда должны быть более сильными, крепкими. Понимающими.

На этом она замолчала.

Она провела языком по сухим губам, взяла чашку, пригубила кофе — еще не успел остыть, горький. Но, по крайней мере, он был настоящим. Как и всё, что она сейчас произнесла.

Где-то внутри, глубоко, вспыхнул крошечный, почти неощутимый огонёк: если он не отвернулся сейчас — может быть, я ещё не совсем потеряна. Может быть мне еще можно помочь вырваться из этого бесконечного колеса ужаса и сожалений.

Подпись автора

Читай. Смотри. Любуйся. Пиши хронология, отношения, интересные факты

Хронология Долорес П.