В ночь рождения Фератейна была очень бурная погода. Ветер избивал волны, пытающиеся сбежать на берег, и все вместе они сражались с хлещущим дождем. Ветер завывал, как половина демонов преисподней, поэтому робкий младенческий крик, донесшийся сквозь литанию демонолога, потерялся на этом фоне.
Вампиры не так далеко ушли от людей, чтобы мать не испытала счастье, облегчение и восторг, держа в руках свое новорожденное дитя, пусть даже сердце у него бьется значительно медленнее, чем положено, а родилось оно вовсе мертвым. Она даже не сочла дурную погоду угрожающим предзнаменованием. Вполне возможно, что зря. Свечи во время ритуала сверкали слишком красиво.
Это было дитя Колестис. Она назвала его Фератейн.
Она не собиралась оставлять его при себе. Традиции того времени дополняли это намерение. Неизвестно, умилял ли её пищащий комок, вызывал ли какие-то эмоции, вроде привязанности или любви. Скорее всего да, но пусть точные факты останутся тайной Колестис. Одно точно - зла ему она не желала. И в определённый момент отправила союзникам, рискуя и невзирая на зиму.
Больше они друг друга не видели.
“Никогда” очень растяжимое понятие. Больше шестиста лет для людей очень близко к “никогда”. Для вампиров это лишь вопрос терпения. И времени. Если повезёт - времени хватает.
Отправке каравана предшествовала мрачная история, о которой Колестис не сумела узнать. У неё был доверенный дворцовый пристав, вампир. Он был влюблён в Колестис, яростно, беззаветно, но вполне понимал, что у него есть возможность делать это только на расстоянии. Он доказал свою лояльность, а потому был отправлен в качестве охранника при кормилице и младенце. Возможно, он что-то предчувствовал. Возможно, что просто обладал беспощадной подозрительностью. Ради гарантии безопасности он совершил два греха - устранил родного ребёнка кормилицы и внушил ей беззаветную любовь и ответственность за младенца. Но не заставил считать его своим, чтобы она осталась верной ему не по крови, а по непреодолимому чувству, которое ей навязали. Казалось бы, даже если этот младенец является ребёнком его любимой женщины, он всё же был от другого мужчины. Психика иногда работает очень причудливо. Преданность, умноженная на любовь, может быть жестокой в первую очередь к её носителю.
Что сам вампир думал о происходящем узнать возможности уже нет - он погиб. Караван был уничтожен грабителями на одном из почти засыпанных перевалов. Зима должна была загнать их в укрытия, но только сделала злее, как оголодавших волков. Кормилица Фератейна, Рената, сумела сбежать в общей суматохе, спасая дитя, отчаянно, не думая о себе. Она даже не задумывалась об оставшейся позади семье, о своём порыве. Она была должна спасти ребёнка и искренне верила, что любит его, как родного.
Страшно представить, что пережила тогда эта женщина, оказавшись зимой в горном лесу посреди нигде с младенцем на руках. Ей почти повезло - и не один раз. Стемнело рано, но из-за этого она и увидела тусклый свет. То оказалась небольшое поселение кожевенников в несколько домов и прилегающая к ним крохотная угольная шахта. Да, они знали, что тут случаются нападения. Нет, их больше не трогают. Женщину и младенца взяли в один из домов и позволили дождаться весны.
Весной Рената с трудом добралась до места, куда направлялась изначально… И не нашла ничего. Поместье пустовало и несло на себе следы боя, произошедшего около месяца назад. В ближайшем крупном городе она узнала, что возвращаться ей тоже некуда…
Рената была всё же достаточно рассудочной женщиной, чтобы никому не рассказать о спрятанном на теле мешочке с монетами, выданными ей в дорогу. Она не смогла ни с кем связаться и не могла написать письмо. Прочитать, впрочем, тоже. Она была безграмотной и у неё не осталось выбора. Она назвала Фератейна своим сыном и обосновалась в Лиаване.
Рената, несмотря на необразованность, всё же была умна, и это спасло ситуацию. Она сумела использовать все свои таланты, избегая совсем уж унизительной доли.
Рената была дочерью музыканта. Её отец играл на виеле, она умела петь. У неё был восхитительный голос, нежный, переменчивый, богатый, взлетающий, как птица над волнами и утихающий, как тихий ручей в лесу. Воспоминания о колыбельных, которые она пела, стали для Фератейна первыми в жизни. Он всегда переставал плакать, когда она начинала петь, и смотрел на неё очень внимательно и словно даже выжидающе своими лиловыми глазами. Рената ощущала, что у неё на руках не совсем обычное дитя, а ещё помнила отрывочные мрачные слухи, окружавшие его мать… но не могла не любить его всей душой.
Она пела в таверне за деньги. Если времена были плохие - работала в той же таверне разносчицей. Она никого к себе не подпускала и всеми мыслями стремилась к ожидающему её дома ребёнку…
Каким ребёнком был Фератейн? Ну, его можно счесть довольно обычным, если учитывать бесконечную суету, беготню, вопли и разрушаемое окружение. Фератейн с детства начал выказывать задатки стихийности. Не в магии, не в таинственных взглядах или родовых дарованиях — в темпераменте. Подрастающий вампир может сделать убогую съёмную комнатушку на втором этаже куда живее, чем хотелось бы.
Рената очень старалась и сумела отправить его на учёбу. Это не было школой в современном её смысле, особенно в те годы, и стоило это очень дорого, но в тех занятиях детей ремесленников и купцов обучали хотя бы азам грамоты. Фератейн за два года учёбы научился читать, писать. И выучил все песни, которые ему пела Рената. Она почувствовала в ребёнке особый талант, учитывая, как он реагировал на музыку, на пение, как морщился на дешёвые бездарные выступления и с восторгом вслушивался в профессиональную игру. Поэтому Рената не без усилий достала виелу - и стала учить его играть. Просто потому что это напоминало Ренате об отце и утерянном доме.
О, конечно, первые извлеченные звуки были больше похожи на вопли терзаемого в медной трубе высокочастотного индюка, которого дополнительно душат и трясут, но все же Фератейну понравилось. Не в последнюю очередь из-за тихого ужаса, вспыхнувшего в глазах музыканта из той таверны, где пела Рената, к которому его отправили на первых порах. Возможно, в этом была какая-то магия. Возможно, имело место мистическое касание судьбы. Но проявилось это не в первый день занятий.
Впрочем, совсем скоро обнаружилось, что Фератейн обладает удивительным слухом и талантом; к двадцати годам он освоил флейту, ребек, свирель, но свое предпочтение все же отдавал виеле. Играл он, используя в качестве опоры плечо, а не ноги, как многие - ему было важно слышать и ощущать физически все аспекты звука. В эти же времена занятиям стали мешать куда более приземленные порывы тела и духа, выражавшиеся в регулярных побегах на вечерние ярмарки и знакомства со всем доступным ассортиментом горожанок. Рената всегда безумно переживала и пыталась удержать Фератейна дома, но это только породило порцию конфликтов.
Тогда же Фератейн стал что-то подозревать… Солнце причиняло ему боль, он не мог долго находиться на свету и слишком легко обгорал, за что получил порцию добродушных насмешек от более обычных друзей-людей. Он чаще бодрствовал ночью и не раз вступал в перепалки с соседями с балкона, играя на виеле в ночи. Его отличала особая проницательность, не свойственная никому из тех, кого он знал. Однажды он услышал имя своей матери, но не понял, кто и где его произнёс…
[float=left] [/float]Когда ему было двадцать, он мастерски играл на виеле и зарабатывал на вполне приемлемое существование, играя в тавернах и даже залах гильдии. Его жизнь была на удивление праздной, хотя внутреннее томление давало о себе знать всё больше. Больше всего его озадачивала невозможность войти в церковь… Наверное это было самым главной зацепкой. Он ощущал дискомфорт, почти боль, отторжение и страшную слабость только подходя ближе к дверям в церковь. Внутри мог провести только минут пять, не больше. И счёл необходимым скрывать это от всех, потому что Фератейн не понимал его причины. Он легко очаровывал девушек, он заботился о Ренате, которую считал матерью, хотя та запрещала так себя называть, но всегда был слегка в стороне от всех.
В старых сказаниях Тезеи их звали nachtzehrer — ночными пожирателями душ. В Дюссельфолде revenant — буквально “возвращённый”. Estruch - в Лиаване. В древнеэросианском - sanguinarius. Фератейн начинал нащупывать верную нить.
Время шло, Рената старела, Фератейн не спешил обзаводиться семьёй и продолжал играть на виеле, совершенствуя свои навыки. Он переехал в более дорогие и удобные аппартаменты, но взял Ренату с собой, а не оставил в старой сырой комнатке. Он пытался искать информацию, но Ренате просто нечего было рассказать по незнанию. Соседи шептались за его спиной из-за избегания свадьбы, музыкальной ветрености и отсутствия на мессах.
Все нужные ответы Фератейн получил почти случайно. Сложно сказать, что это было - интуиция, отзвук грядущих способностей или просто внимательность, но однажды, выступая в зале гильдии, он заметил пристальное внимание красивой бледной девушки. Он выложился на полную катушку, даря ей многообещающие чарующие улыбки - и получил одну в ответ, причём с едва заметно блеснувшими клыками между пухлых губ. После выступления он нашёл её в зале. Её имя было Марисса, её волосы черны, как ночное небо, её кожа - бледна и прохладна, а ещё она оказалась довольно-таки глупа. Ей явно хотелось блеснуть перед ухажером, напустить таинственности и всячески намекнуть на то, кем она является. Контраст молодого цинизма и вечной наивности. Фератейн ощутил, что находится на верном пути и ничем не выдавал своего очень практического интереса, всячески подчёркивая то, что может ей понравиться. Он - уже хищник, хотя ещё не тот, кем должен быть по праву рождения.
Спустя несколько вечеров пламенных встреч, множества разговоров и уже в другом месте и в другой комнате она укусила его… а он получил её кровь. Она не была против, особенно учитывая момент, но едва слышно спросила: “Ты точно знаешь, что делаешь?”. Фератейн отрицательно покачал головой больше самому себе, но ответил только: “Да”.
За двадцать семь лет жизни можно услышать достаточно слухов о чёрной магии и тёмных созданиях, чтобы составить собственное мнение на этот счёт.
Фератейн не помнит следующие дни. Он смутно осознавал, что вывалился из трактира и, словно пьяный, едва держась на ногах, пошёл прочь. Он вёл себя, как раненый зверь, он стремился уйти от людей, ощущая, что что-то происходит. Он не знал, что именно.
Умирать страшно, правда?
Фератейн спрятался от рассвета в заброшенном полуобрушившемся здании на окраине. Там никого не было - и это было только хорошо. Фератейн рухнул на земляной пол и закрыл глаза. Уснуть и видеть сны, быть может…
Его жизнь закончилась.
Его жизнь началась.
Почти неделю ему казалось, что он не выдержит. Бесконечные панические атаки заполняли разум Фератейна, генерируемые организмом, спохватывающимся, что сердце словно бы вовсе не бьется, каждая клетка трансформируется, а все процессы меняют свою природу. Отвлекала от этого только сбойность восприятия, спутанность ощущений и пароксизмы резкого усиления всех возможностей и обретение новых. Он не замечал тока времени, только что освещение становится то тёмным, то светлым. Он слышал шаги и смутно помнил, что сломал руку, пытавшуюся залезть к нему в карман, но что происходило после - нет.
Следующий момент просветления был, когда он ощущал страшную жажду, голод, что-то неимоверно сильное, куда хуже, чем всё, пережитое ранее.
Потом он пришёл в себя уже с трупом в руках. Какой-то незадачливый бездомный попытался найти убежище не там.
С этого момента Фератейн помнил почти каждую секунду своей жизни.
О, эта потерянность в величии! Кто бы мог подумать, что, только отказавшись от жизни, можно ощутить её вкус по-настоящему? Все нюансы восприятия стали словно бы на пару уровней глубже и на октаву выше. Фератейну пришлось привыкать к изменившейся силе, скорости реакции, тому, что заполняло вены в его новом теле. Он понимал отнюдь не всё, что с ним происходит, он не знал, чего ждать. Конечно, ему было страшно! Но он понимал, почему так жаждет крови.
Он вернулся домой только через десяток дней, если не больше, помятый, грязный, исхудавший, изменившийся. Рената едва не сошла с ума от беспокойства за вверенное ей дитя, хотя дитя окончательно утеряло всякую невинность.
Этот город стал казаться ему клеткой. Он не видел смысла играть перед стадом животных. Ему была нужна их кровь. Благо, что ему хватало благоразумия вести себя сдержанно и скрытно, иначе история бы кончилась примерно здесь.
Фератейну было тесно, он начинал соотносить то, что произошло с ним, с фактами, рассказанными Ренатой, и заинтересовался тем, кто были его настоящие родители. Часть информации он узнал от Мариссы.
О, Марисса… Она была искренне рада видеть Фератейна после его перерождения. Несколько встреч были очень пылкими и сводились к образам в стиле “мы навсегда вместе”. Яркая, прекрасная, готовая ответить взаимностью, Фератейн увидел её в новом свете и новыми глазами, пусть в этом оставалось немало поиска - в этот раз не возможности, а информации. Он узнал от неё о происходящем, о крови Вильгельма, что она несла в себе, о некоторых обычаях и особенностях. Но - мало. Ровно столько, сколько знала эта немного пустоголовая, пусть и очаровательная, красотка. Она пела ему чарующим бархатным контральто, изобретая блюз задолго до его появления, он исполнял для нее все, что считал подходящим. Потом они дарили друг другу симфонию без слов… Но потом случилось сразу два события. Фератейн на глазах Мариссы попытался выйти на солнце. И не смог. Фератейн до сих пор помнит ее испуганные и разочарованные глаза в ослепляющем сиянии, причиняющем боль даже в тени, и ее тихие слова “ты один из них…”. Марисса едва не бросилась на него тогда, но после просто развернулась и убежала.
На это наслоилось и ощущение её эмоций, острый переход от обожания и счастья к боли, разочарованию и горькой обиде. Фератейн только спустя годы узнал, что если бы был просто обращённым, то никак не мог получить от Мариссы, потомка Вильгельма, уязвимости к солнцу. И не понимал своих ментальных способностей, пока скачущих и проявляющихся спорадически, от кристального восприятия мира до полной изоляции внутри собственного разума. Он не знал также, что перенял от своих родителей и предков значительно больше, чем ему кажется. После перерождения его внешнее сходство с дедом, Амадеусом, стало ещё более явным.
Это день стал поворотным в его жизни. Он уловил напоследок ещё одну важную мысль Мариссы, пусть и сбойно: “Рассказать другим!”.
Тогда он поспешил домой, к Ренате, но там у него случился самый мощный пароксизм неконтролируемых способностей. Фератейн почувствовал её испепеляющую любовь, её восприятие себя, её отчаянное желание его защитить - и едва заметный, словно хвост дымной змеи, след приказа делать и испытывать всё это.
Да, безмятежное существование было разбито в осколки на всех уровнях. Это длилось всего миг, но иногда и мига достаточно. Фератейн тогда просто опустился на стул и рассмеялся, не обращая внимания на хлопочущую вокруг Ренату, уже стареющую и дряхлеющую. То, чего с ним никогда не произойдёт.
Стоило ли оно того?.. Так ли желанно всё то, что он получил? Насколько действительно отвратительны существа, одним из которых он является?
Тогда перед ним встал выбор, самый важный в жизни возможно. Он мог остаться - и это был самый разрушительный из вариантов. Он мог уйти и бросить Ренату здесь - но мгновенное откровение не может разбить двадцать семь лет привязанности. Взять с собой? Рената уже стара и не осилит дорогу. Возможно, что она погибнет в пути, да, рядом с ним - но то ли это, чего Фератейн ей желает? Он нашёл решение и самолично проводил её до монастыря, где ей могли дать укрытие. Где ещё прятать ценное от вампиров?
Это было очень человечное решение, и оно определило многое. Рената была в горе из-за того, что он уходит, но это было последнее, что он мог дать ей - кроме большей части сбережений и обещания вернуться.
Конечно же, Фератейн не вернулся. На этом человеческая составляющая его жизни завершилась. Мариссу он ещё встречал, но это другая страница его жизни.
Характер Фератейна стал портиться, награждая его всеми побочными эффектами обретения новых сил. В первую очередь в нем проступила заносчивость, перетекающая в гордыню. Он покинул Лиаван и направился в Тезею. Из Лиавана он забрал с собой груз воспоминаний, неопределённость и свою виелу.
Именно виела принесла не утешение, а дополнительный ворох проблем. Фератейн обнаружил, что не умеет играть. То, что ему раньше казалось виртуозной игрой, сейчас звучало как собрание хрипящих диссонансов, рваного ритма и вибраций, порожденных трясущимися пальцами. Несколько лет после инициации обернулись черной депрессией. Перфекционизм может быть более разрушительным, чем десяток полученных в детстве комплексов — хотя бы тем, что здесь ты пьёшь кровь у самого себя. Метафорически, разумеется.
К этому добавились проснувшиеся и пока мало контролируемые способности. Сначала он не понимал, почему всё острее воспринимает мир вокруг, ощущает ток своих мыслей по синапсам. Не может забыть каждый свой шаг, помнит все оттенки скрипа двери своей комнаты. После всё встало на свои места, он осознал свою способность. И оценил это сполна — было несравненно проще запоминать не только сложные пассажи и многоуровневые композиции, но и все оттенки человеческой души и инструментов воздействия на них. Однажды, просто без особого смысла наигрывая на виеле в минуты дурного настроения, он едва не спровоцировал самоубийство, спроецировав собственные эмоции в момент ещё мало контролируемого скачка стабилизирующихся талантов.
И солнце. О, проклятое солнце. Фератейн не поручился бы, что лучше — избегать отражающих поверхностей, как Марисса, или опасаться всех открытых окон, как вынужден он. Фератейн был слишком близок к обоим своим великим предкам, чтобы не получить их проклятье во всей полноте. Было вопросом, что именно из генов сыграет основную партию, но он об этом не знал. Солнце стало убийственным. Тейн оказался навсегда погруженным во мрак.
Он стал изгоем и понимал это. Другие вампиры видели в нём врага, люди подавно, оборотней и прочих он избегал. Он учился, иногда находил становящиеся всё более доступными книги и читал их, никого к себе не подпускал и настоящие эмоции дарил только музыке.
Иногда он знакомился с новыми людьми. Скрывать свою истинную природу было легко — а если и нет, то кто поверит, что перед ним вампир? Иногда даже срабатывала схема “быть вампиром, который прикидывается человеком, прикидывающимся вампиром”. Главное было вовремя менять место жительства.
Он нередко бывал в Лиаване после и считал его чем-то близким к родине.
[float=left] [/float]У него все же был талант. Возможно что и гениальность. Все его ментальные способности излились в музыку. Спустя полтора века после рождения он взял в руки скрипку, недавно сформировавшуюся и принявшую свой облик. О, это было намного лучше виелы! Если говорить о мистических касаниях судьбы - это было как раз оно. Фератейн веками оттачивал свое умение играть, он мог проецировать эмоции через мелодии, удерживать, завораживать. Возможно, что это даже не магия. Хотя кому-то может показаться.
Тем не менее первые сто лет жизни Фератейн держался от других вампиров как можно дальше по возможности и не отвечал ни на какие личные вопросы, даже если они возникали. С привыканием организма и разума к новым способностям он научился выделять их в толпе. Встречи были очень редкими, а одна даже окончилась очередным спешным побегом. Не все реагировали на него именно так, но Фератейн очень быстро смекнул, что ему не стоит даже намекать на своё происхождение и появляться где-либо днём.
Он много думал о своей матери. Кто его отец - он не знал. Но имя Колестис звучало, очень редко и чаще с отчуждением, близким к ненависти. Но Фератейн не испытывал к ней ненависти. Ему было не за что её ненавидеть. Возможно, что в разум Ренаты приказ опекать самого Фератейна был заложен самой Колестис. Значит, она любила его? Попыталась оградить? Он не мог найти никакой информации, кроме той, что получил от уже почти забытой Мариссы и, косвенно, от пары приятелей-вампиров, с которыми познакомился очень поверхностно. Возможно, Фератейн любил мать, пусть и немного абстрактной любовью идеализации. Ему хотелось верить в лучшее. Какая разница, как она отнеслась к другим? От неё зла Фератейн не видел.
[float=right] [/float]И он жил свою жизнь так, как мог. Сколько книг можно прочесть за сто лет? За двести? Сначала Фератейн получал знания у людей, но после уже не нуждался в этом, особенно с нарастающим прогрессом. Запоминать ему было легко и очень малое количество информации ускользало со временем.
В будущем он очень приветствовал появление интернета и на удивление быстро освоился со всеми гаджетами. Ему очень понравилась скорость, даруемая автомобилями. Если ехать по ярким, но безвредным ночью улицам Валенштайна под тихие звуки “Аллегретто” Велхавена, доносящиеся из высококлассной стереосистемы, то вечность становится терпимой.
Тогда автомобилей еще не было. Зато были самые разные встречи и события, слившиеся со временем в коллаж из перемешанных осколков.
Но он так и не стал полноценной частью вампирского сообщества, хотя, когда его перестало лихорадить, всё же вышел на официальный контакт с конвентом. Возможно, вампиры могут мыслить столь же узко, как и люди, и все прочие существа. Возможно, что глупость - обязательная обратная сторона разума. Адажио для органа и струнных соль минор.
Со столетиями характер Фератейна стал перестраиваться. Из него постепенно улетучивалась безудержная стремительность, необузданность, лёгкая параноидальность, им на смену стали приходить вдумчивость, цинизм, иногда даже презрительное равнодушие. Гордыня никуда не делась, но она стала менее заметной из-за общей отстраненности. Всё преходяще. Всё временно. Всё умирает, даже звезды сгорают.
О, конечно, не все было гладко. Раз ему пришлось схлестнуться о обезумевшим оборотнем, который почему-то решил, что вампиры — это зло. Разве так? Перспектива меняется от позиции смотрящего. Пару раз он сталкивался с охотниками на вампиров, но те были дилетантами, судя по всему. На него не слишком благожелательно реагировали другие вампиры, но и безвылазно сидеть в какой-нибудь филармонии Фератейн не собирался. Он менял партнерш, не задумываясь и не выдавая себя, и нередко совмещал полезное с приятным, используя секс как возможность утолить и другую жажду. Их чувствам он значения не предавал. Однажды ему пришлось заплатить за это немалую цену — брошенная им ведьма прокляла его, пожелав, чтобы все видели того монстра, каким он является. Она не успела закончить проклятье по весьма циничной причине сворачивания шеи, но с тех пор у него имеются несколько отличительных визуальных черт, людям не свойственных: его клыки всегда видны как на предельной стадии голода, глаза со звериными вертикальными зрачками, а на пальцах ног и рук когти. Проклятье не получилось снять простыми способами, поэтому Фератейн просто перестал обращать на это внимание, используя свои ментальные силы, если желает это скрыть.
Он редко убивал, но любил гулять по ночным улицам, ища вдохновение и тех, кто решит ограбить одинокого прохожего. Было легко считать их мелочные чувства, это давалось ему разочаровывающе легко.
Как и у многих хищников, с эмпатией у Фератейна были определенные проблемы. О, он на свой лад любит тех, кого считает близкими, и с определенным уважением относится к другим вампирам. Но люди? Однодневки и еда. Оборотни? Звери, живущие одними инстинктами. Маги? Просто хорошо выдрессированные животные, немногим лучше всех остальных.
Свои откровения он даровал только музыке. Он написал немало произведений и издавал их под разными именами. Главное — да, вовремя переезжать, а еще выступать не слишком часто. Было забавно, когда его сравнили с собой же, но восьмидесятилетней давности и из другой страны. Целью его оставался поиск идеального инструмента, идеального звучания. Он мечтает написать идеальную симфонию. И пока считает, что всё ещё предельно далёк от совершенства. Правда в 17 веке он сумел получить скрипку, изготовленную специально для него лучшим мастером своей эпохи — и обработка дерева такова, что она с каждым годом звучит всё лучше. В 21 веке он чудом сохранил её и не изменяет, хотя играл даже на электроскрипке, не видя в этом ничего зазорного. Но звук всё же не тот. Это можно назвать второй его жаждой.
Фератейн отчасти подобен отшельнику — но на ментальном уровне. Он легко выдерживает общение, может быть очарователен, если это не плохой день, и отвратительно циничен, если день не задался. Но всё это остаётся на поверхности. Ему уже даже любопытно — пробьётся ли что-то туда, где есть только музыка и его личная вселенная звука?..
Дополнительно:
– в XIX веке его странствия затронули Тезею, где Фератейн переживает очередной пик творческого подъёма и периодически готов выступать и взаимодействовать с местным музыкальным контингентом.
– В XXI веке является достаточно известным скрипачом, выступающим с различными оркестрами, нередко с собственными сочинениями. Своё происхождение после событий 2018 года не скрывает.
– Ему 616 лет в 2029 году. |
