Мне всегда казалось, что я был способен управлять собственным гневом, как искусный кукловод — деревянной марионеткой, но, как оказалось, моя уверенность — лишь жалкий самообман, в который я отчаянно хотел верить. Злоба и ярость, бурлящие внутри сердца подобно вулканической лаве, застилали мой взгляд кроваво-красной пеленой, брали под контроль моё тело, утаскивая сознание в бездонную пропасть небытия. Однако в тот миг… всё произошло слишком быстро, прежде чем я успел осознать.

Я, крепко вцепившись в холодный металл поручней автобуса, слегка пошатнулся — машина, хриплым электронным голосом, просочившимся из старых динамиков, объявила нужную мне остановку и почти сразу же остановилась возле небольшого заснеженного ларька с газетами. Я, сунув руки в карманы старой куртки, тотчас вышел из распахнувшихся дверей. Под ногами — хруст свежевыпавшего снега. Я, вдохнув ледяной декабрьский воздух, вытащил из кармана телефон и открыл сообщения от Пенелопы, выискивая среди вороха букв и цифр адрес ее офиса. Ввел название улицы и цифру дома в онлайн карты и, как только зеленая нить дороги пролегла мимо отрисованных зданий, я пошел по ее следу.

Возможно, за семнадцать лет, вся злоба и ненависть по отношению к Джеймсу Паттерну могла бы угаснуть, стать холодным пеплом на выжженном поле… Могла бы. Если бы эти годы не стали для меня жалким мгновением, пролетевшим перед глазами. Все, кого я знал, изменились. Изменился и сам мир, в котором я родился и вырос, но… я — нет. Я остался прежним, как и моё желание сжать пальцы на шее Джеймса, всеобщего «благодетеля», до громкого хруста костей.

Я шел вдоль главной улицы в Смоуке, по бокам тротуарных дорожек которых росли могучие деревья, что еще семнадцать лет назад были ещё только маленькими саженцами. Взгляд мой скользил по зданиям, новым и старым, по снующим туда-сюда людям, по проезжающим мимо машинам… Жизнь, кипящая в небольшом провинциальном городке, казалась мне такой неспешной, размеренной и спокойной. Такой, которую хотелось бы прожить самому. Когда-нибудь... Я снова вытащил из кармана куртки свой телефон и проверил свой маршрут. Остался один лишь поворот.

Пять дней назад. Это случилось пять дней назад, когда мой внутренний зверь, охваченный неуправляемым гневом, едва не вырвался наружу. Ведь именно тогда я вновь столкнулся с тем, кто безжалостно убил Эйвелин, — с Джеймсом Паттерном, что носит лживую маску общественной благодетели. Наша встреча — случайна, но в тот миг гнев застелил мои глаза багряной пеленой: я готов был ринуться на этого ублюдка, безжалостно отнявшего жизнь моей подруги, и разорвать его в клочья, как он — ее тело. И меня не останавливали ни люди, толпившиеся возле одной из передовых больниц Валенштайна, ни возможные последствия, способные перечеркнуть мою жизнь. Лишь только мой приятель, с которым мы прибыли в столицу по делам, чудом смог удержать меня от падения в эту пропасть — резко и быстро вытащил меня на другую улицу. Однако даже так наши взгляды с Паттерном успели пересечься, и, будь он проклят, в тот миг я увидел на его уродливом лице кривую ухмылку!

Именно тогда я понял: у меня нет ничего. Ни денег, ни связей, ни силы. Совершенно. Все, чего я добился, служа как верный пес Джованни, осталось в прошлом, похоронено семнадцатилетней пылью. Примкнув к Джуллианно, я рассчитывал быстро заполучить утерянное, но… что-то пошло не так: спустя год заработанных на подпольной работорговле денег едва хватало на то, чтобы оплачивать услуги информатора, не говоря уже об остальных тратах. И это ввергало меня в отчаяние, потому что я был слаб и беспомощен, словно новорожденный птенец.

Подобные мысли, как голодные зверь, терзали меня изнутри, разрывали мой разум на жалкие лоскуты, не давая покоя. Я засыпал и просыпался с ними, ел и работал — отчаянно желал найти выход, способный приблизить меня к своей цели. Только кто бы мог подумать, что я, прийдя в очередной раз в главное здание Джуллианно, увижу решение в той, с которой неоднократно работали бок о бок?

В Пенелопе Джованни.

Завернув за угол старого жилого дома, мой взгляд тотчас устремился на небольшое свежепостроенное здание в конце улицы, чьи стены были отделаны матовыми серыми панелями и темным стеклом, а над главным входом висела стильная вывеска «BWSW». Я, вдохнув холодного воздуха, широким шагом направился в сторону парфюмерного магазина, где я должен был встретиться со своей старой приятельницей. Только чем ближе я подходил к прозрачным дверям, за которыми разливался мягкий свет и сновали нерасторопные посетители, тем сильнее клокотал мой внутренний зверь — волновался. Только вот отступать было поздно.

Из холода — в тепло: жар отапливаемого помещения тотчас ласково коснулся моего замершего лица, проявляя на щеках легкий румянец, а вместе с ним в нос тотчас ударило множество запахов, сладких и горьких, от которых мне на мгновение стало дурно. Я, невольно поддавшись внутренним инстинктам, поморщился, но уходить не стал — остался на месте, изучающим взглядом блуждая по множеству витрин, полки которых ломились от выбора косметических средств. Усмехнувшись про себя, что подобное место — настоящий рай для любой женщины, положил руку на пуговицы и начал расстегивать их одну за другой, чувствуя, как тепло медленно окутывало мое тело — становилось жарко.

— Вам чем-нибудь помочь, сэр? — неожиданно, будто бы вынырнув из-за витрин, подлетела ко мне хрупкая человеческая девушка в строгой форме; на груди красовался бейдж с ее именем — Стефани.

— Нет, — машинально произнес я, но, быстро осознав сказанное, тотчас постарался поправиться. — Точнее, да, помочь можете. Я пришел к Пенелопе Джованни, мы с ней договаривались о встрече, — а затем, немного замявшись, вновь обратился к девушке, в чьих темно-ореховых глазах читалось непонимание. — Она у себя?

Между мной и девушкой-консультантом разлилось вязкое, как болотная трясина, молчание, которое разбавляла лишь легкая рождественская музыка, льющаяся из развешанных по всему залу динамиков. Я терпеливо ждал ответа, стараясь подавить внутри собственной души разрастающуюся густым терновником неловкость. Только вот в больших глазах напротив продолжало читаться непонимание, несмотря на то что вскоре уголки губ девушки слегка дрогнули — приподнялись, невольно складываясь в дежурную улыбку.

— Прошу за мной, — ровным тоном, в котором не чувствовалось живых эмоций, произнесла Стефани, — мисс Джованни у себя. Я Вас провожу.

И девушка, плавно развернувшись на острых каблуках, направилась куда-то вглубь зала меж ярких и пестрых витрин. Я следом — за ней. Однако не успели мы сделать и несколько шагов вглубь магазина, как мы неожиданно столкнулись с владелицей данного магазина — Пенелопой Джованни. На моем лице тотчас появилась теплая улыбка, которой одаривают друг друга давние приятели. Стефани незамедлительно представила меня вампирше и вскоре ушла, окинув меня напоследок изучающим взглядом с ног до головы. И только после этого я, кажется, понял, что смутило Стефани: как мог тот, на ком мешком висели старые и поношенные на вид одежды, искать ту, чье изящество и благородство сияло сильнее сценических софитов? От этого стало неловко, неудобно, будто бы я был бродягой, ищущим встречи с самим королем и осмелившимся добраться до расписного дворца. И это чувство, что диким кустарником разрасталось внутри сердца, я попробовал скрыть за собственными словами:

— Сколько лет, сколько зим, — я улыбнулся ещё шире; в груди разлилось приятное тепло. — Я тоже рад встретиться с тобой спустя столько времени. Да, здесь достаточно шумно, хотелось бы поговорить в более тихой обстановке.

Вампирша пригласила меня пройти в кабинет, и я согласился — хотел вырваться из душащих объятий различных запахов, резких и мягких, и навязывающих рождественских мелодий. Я проследовал за владелицей магазина, минуя весь зал, а затем скрылся вместе с ней за широкой дверью, где в окружении четырех стен — ласкающая слух тишина. Я, поддавшись секундной слабости, выдохнул.

— Спасибо, — кивнул я, садясь на указанное Пенелопой кресло и снимая с себя зимнюю куртку. — Если не затруднит, то чай. Самое то, чтобы согреться в эту зиму.

Возможно, со стороны наша с Пенелопой встреча могла бы выглядеть как спонтанное желание двух давних приятелей увидеться друг с другом, если бы не одно «но»: мне отчаянно нужна была ее помощь. От этого на душе словно скреблись кошки. Вскоре передо мной на кофейном столике — две пары чашек, чей приятный аромат вскоре заполонил кабинет вампирши. Я тихо поблагодарил Пенелопу за принесенный чай.

— Наверное, тебя гложет интерес, почему я захотел встретиться, — я взял поставленную на кофейный столик чашку, поднес ее ко рту и сделал первый небольшой глоток, приятно обжегший язык и горло. — Не буду ходить вокруг да около, скажу прямо: мне нужна твоя помощь. И я больше не знаю никого, кому бы это было по силам. Только тебе.

На последних словах, сорвавшихся в немом отчаянии с языка, мой голос едва заметно дрогнул — к горлу подошел невидимый ком, а сердце шумно забилось в груди. Я тотчас замолчал, пытаясь подобрать подходящие слова, чтобы перешагнуть запрет собственного Дома. Сложно. Я поджал губы и крепко сжал тонкую ручку фарфоровой чашки. Было сложно начать. Опустошенный взгляд — на всплывшую чаинку и на мерно колыхающуюся жидкость от каждого моего движения. Расскажу Пенелопе о нас, проклятых потомков Мгелии и Джумбера, — о нашем существовании узнают ещё больше людей. А это большие риски… Я тяжело вздохнул и снова посмотрел на Пенелопу; в моих глазах читалось отчаяние, безысходность.

Но… есть ли у меня вообще другой выход?

— Что ты знаешь о Джеймсе Паттерне?

Когда Пенелопа озвучила краткую информацию об этом ублюдке, на моем лице невольно проявился хищный оскал, сменившийся нервной, кривой усмешкой. В груди тотчас заклокотала злоба, от которой по телу - невидимая волна жара. Я сделал еще один глоток чая, пытаясь успокоиться, взять себя в руки. Да... Именно таким, простым и чуть ли непорочным, его видят простые обыватели, а он, как грязная помойная крыса, искусно прячет свое гнилое нутро за бесчисленными благотворительными акциями.

Я, отставив чашку на стол, шумно выдохнул.

— Если говорить очень кратко, то… всем, - мой голос резко стал низким, гортанным, рычащим. - Я его ненавижу всем своим сердцем, потому что он виновен в смерти моей подруги детства, - я прикрыл глаза, невольно окунаясь в воспоминания прошлого, где Эйвелин была живой и счастливой, и от этого к горлу вновь подступил невидимый ком, а язык будто бы налился свинцом. - Она... была мне очень дорога, - я смолк, пытаясь собраться с мыслями и успокоить собственные чувства, и лишь спустя некоторое время продолжил. - Ее тело, которое нашли в одной из подворотен, было чудовищно растерзано, едва ли не выпротрошено. Джеймс Паттерн замаскировал этот случай как нападение бродячих собак… - перед глазами - вырезки заголовков газет, обрывки фраз телеведущих, и от всего этого моя кровь начала вскипать, будоража внутреннего зверя; я, подняв горящий от злости взгляд на вампиршу, едва ли не прокричал ей в лицо: - Бродячие собаки, мать его, в центре Валенштайна! - а после резко поднялся с кресла и, часто и тяжело дыша, начал ходить из стороны в сторону, пытаясь успокоить разъяренного зверя, который готов был сорваться с цепи в любое мгновение.

Эйвелин... Воспоминания о ней разрывали мою душу в клочья. Она мне была очень дорога, ведь я всегда считал ее своей младшей сестрой. Не по крови, но по душе. Мы заботились друг о друге как могли, помогали в трудную минуту, выручали... И видеть тело дорого тебе человека растерзанным... Было невыносимо.

- Я... - я остановился возле стены и, прикрыв глаза, оперся о нее руками, - был тогда рядом с ее телом и видел все эти раны. Это были не собаки, но все говорили иначе. Поверили словам Джеймсу. Потому что у него были деньги, связи и репутация, чего не было у меня. Проще говоря, он обеспечил себе полное алиби. И единственная причина, по которой я вступил в клан Джованни, это была месть, - я сглотнул вязкую слюну и отошел от стены, едва ощутив, как бурлящая во мне ярость начала постепенно сходить на нет. - Мне нужны были деньги, много денег, чтобы расквитаться с этим ублюдком. Вскоре я начал обрастать информацией, которую было очень непросто достать, и связями, но… но потом я исчез. И вернулся спустя 17 лет.

День, когда я оказался во временной петле, ставшей моей ловушкой, я помню очень хорошо. К сожалению, даже слишком хорошо, ведь для меня все эти годы прошли за одно мгновение. И эта случайность полностью перечеркнула всю мою жизнь, безжалостно выбросив все мои достижения в прошлое и оставив меня в новом «настоящем» ни с чем.

— Думаю, ты помнишь этот момент, когда я внезапно пришел по старой памяти к Джованни, а на меня посмотрели как на идиота и отправили к Джуллианно, - я снова сел в кресло и, взъерошив ладонями собственные волосы, оперся локтями о ноги, посмотрел на Пенелопу перед собой; сердце в груди шумно застучало. - Знаешь, я вернулся в этот «бизнес» только по одной причине: эта сука, Джеймс Паттерн, была ещё жива, к тому же он за эти семнадцать лет не изменился. Ни капли, - низко прорычал я, продолжая невольно прожигать вампиршу собственным взглядом. - Более того я почувствовал, что эта паскуда стала… одним из нас.

От последних слов, неосторожно сорвавшихся с языка, я тотчас замолчал, буквально чувствуя, как горло начала охватывать и сдавливать эфемерная веревка. Отвел взгляд в сторону, поджав губы. От этого на шее - жар, вынудивший меня расстегнуть ворот рубашки. Сердце безумно билось о ребра в груди, и отголоски его тяжелых ударов раздавались в ушах, а виски невыносимо пульсировали. Нужно было продолжать говорить, но язык будто перестал принадлежать мне: стал неповоротливым, тяжелым. Я шумно выдохнул, собираясь с мечущимися мыслями.

— Видишь ли… - сдавленно и хрипло начал я, с особым усилием перешагивая через запреты и руша собственными руками устоявшиеся правила и законы; внутри моей души - буря эмоций и чувств из отчаяния, страха, ненависти. - Я… нет, мы — другие. Наше проклятье — хотя я уверен, что кто-то скажет, что это дар — позволяет нам обращаться… в другого зверя, - я снова тяжело выдохнул, сглотнул скопившуюся слюну, нервно переплетя пальцы перед собой в «замок». - Оно не передается через укус, только от родителей — детям. И нас из-за этого очень… мало. Мы стараемся жить тайно, так как если рассказать о нашей «особенности» всему миру, то быть беде, - я замолчал, пытаясь подобрать подходящие слова, и вскоре снова продолжил: - И именно поэтому я сказал, что Джеймс ощущался как «один из нас». Он был человеком, я это знаю. Раньше был им, а потом… Я не знаю, как это произошло, потому что это, ну, невозможно. Вообще.

Дышать было сложно. Легкие жгло при каждом вдохе. И от этого казалось, что в горле точно также все горело от сухости. Все мое тело, охваченное горячим адреналином, трясло от мелкой дрожжи. Я... нарушил запрет наших домов. Добровольно пошел на это ради их же блага. Так... почему же я ощущал себя, будто совершил преступление? Нет, я сделал все правильно. Это был единственный выход. Осталось только одно: я молча поднял свой взгляд на Пенелопу со слепой надеждой, что она поверит мне и протянет руку помощи.

- Я не знаю, чего добивается Джеймс. И я не хочу ставить под угрозу всех нас. Я хочу убить его, но я не смогу даже на жалкий миллиметр приблизиться к нему. Именно в этом мне нужна твоя помощь, Пенелопа.

Кровь продолжала бурлить в моих венах: чем сильнее я углублялся в воспоминания, позволял обрывкам прошлого мелькать перед глазами, рисуя то истерзанное тело Эйвелин, то самодовольную ухмылку Джеймса, тем тяжелее мне было подавить невыносимую жажду крови.  Сердце продолжало бешено биться в груди, гоняя по телу невидимые волны жара. Я прикрыл глаза, часто и глубоко дыша. Нужно было прийти в себя, успокоиться: мой внутренний зверь был взбудоржаен, что, казалось бы, еще немного, и он с оглушающим клекотом вырвется наружу, сбросив с себя стальные оковы.

Пенелопа, видимо, тоже чувствовала, что я балансировал на грани: за спиной неожиданно раздалось звонкое цоканье стекла, а в нос тотчас ударил знакомый запах алкоголя. Я открыл глаза и уставился на предложенный бокал, в котором плескалась темная жидкость - коньяк. Я невольно усмехнулся и, недолго думая, сделал пару глотков, ощущая, как обжигающее тепло растекается по горлу и желудку, неспешно утягивая за собой ненависть и злость.

Как же это было кстати...

- У тебя есть то, чего нет сейчас у меня: деньги и связи. Я готов выполнить все, что ты попросишь, если сможешь организовать с ним встречу... Ты просто не представляешь, как я хочу убить Джеймса собственными руками! - сдавленно прорычал я, со всей силы сжав свободную руку в кулак. - Но меня застрелят быстрее, чем я успею разодрать его точно так, как он сделал это с ней.

И снова - глоток, от которого я невольно поморщился: терпкость виски вязала во рту, но от этого мне наоборот хотелось его пить еще и еще. Взболтнув слегка жидкость в бокале, я вновь отпил немного предложенного виски, ощущая, как легкий хмель опутывает сознание. Знал бы, что предложат выпить, перекусил получше.

- Сам поиграл в детектива, - ответил я на вопрос вампирши и отставил почти пустой бокал обратно на стол. - Моя подруга на тот момент встречалась с каким-то парнем, но никому не рассказывала про него. Почему она скрывала своего ухажера, мы не знали. Всегда уклонялась от ответа. А в тот злополучный день она как раз собиралась на свидание со своим «парнем». Утром ушла, а днём… - к горлу в очередной раз подобрался невидимый ком; я нахмурился, потупив взгляд, - ее уже нашли мертвой. И именно из-за абсурдности причины ее смерти я начал расспрашивать всех ее знакомых о чем-либо, что могло хоть как-то помочь. Я ходил в магазины и кафе, в которых она была, смотрел видеозаписи с камер наблюдения… - я тяжело вздохнул, вспомнив, сколько времени и сил потратил на эти расспросы. - Одним словом, копал и копал, пока не собрал все по крупицам. И я за несколько месяцев выяснил, что она встречалась с этим... Джеймсом Паттерном, - брезгливо выплюнув его имя, я оскалился; произносить его имя - все равно, что жрать дерьмо, мерзко, тошнотворно, отвратно. - Познакомились они с ним на одной из благотворительных выставок картин. Почему он, этот ебучий бизнесмен, заинтересовался ей, я не знаю. Я знаю только то, что в тот самый день они встречались в районе Вистейл, а потом… - я запустил руки в волосы, взъерошивая прическу; сам вперился потерянным взглядом в пол. - Я не знаю, что было потом. Дыра. Огромная информационная дыра. Как будто всю информацию взяли и стерли.

Сделав небрежный зачес, я положил руки на колени, а сам поддался вперед, ближе к Пенелопе.

- Нет, она... была одной из нас, - угрюмо ответил я на вопрос вампирши, беря в руки стакан с виски; звериное желание рвать и метать постепенно сходило на нет, уступая место легкому опьянению. - Ее звали Эйвелин, и она мне была как сестра. И я думаю, что она могла защитить себя, но почему-то не сделала этого. Может, ее опоили каким-то наркотиком, и она уже не осознавала, что творит. Это всего лишь мои личные догадки.

Опрокинув остатки виски, я, шумно выдохнув, отставил пустой бокал и молящим взглядом посмотрел на женщину перед собой. 

— Пенелопа... - с хрипотцой произнес я, собираясь с последними силами. - То, что я сейчас сделаю, является основном запретом наших двух Домов. Не разглашай его, прошу... Это самовольство, которое я никогда не смогу себе простить, но по-другому никак... Наши... "вожаки", назову их так, с самого начала отказались разбираться в этом. Они только смогли забрать тело Эйвелин без лишнего внимания. Но я так не могу, - я, вобрав как можно больше воздуха в легкие, шумно выдохнул и сглотнул вязкую слюну; нога нервно дергалась, едва слышно постукивая каблуком, а сердце вновь начало взволнованно биться в груди. - Мы не обычные оборотни, как я... говорил, - каждое слово - пытка, они обжигали язык словно раскаленный металл. - Мы обращаемся в... мистического зверя, который может преодолевать огромные расстояния по воздуху и питаться падалью в трудные времена, - грифона, - я сцепил руки в замок, чтобы унять мелкую нервную дрожь, что охватила мое тело в считаные секунды, и продолжал говорить. - Наша сила схожа с силой других оборотней, мы также сильны и способны прожить сотни лет, но... мы умираем от обычной пули в сердце, не срасщиваем раздробленные кости в мгновение ока, пьянеем от простого алкоголя... Поэтому мы больше похожи на людей, чем... другие.

Горло невыносимо саднило, будто его разодрали изнутри. Я, сглотнув слюну, тяжело задышал. Рука нервно потянулась к вороту рубашки, расстегивая его еще сильнее. В ушах - гулкое эхо от биения собственного сердца, что, охваченное страхом и паникой, задыхалось в груди. Жарко. Вот и... все. Запрет, выкованный из вековых правил, был только что нарушен мной. Беглый взгляд - на бутылку с еще не допитым выски.

Как же хотелось снова выпить...

- Честно, мне кажется, что знал, - спустя некоторое время удушаюего молчания, я вновь заговорил. - Если бы Джеймс не знал о "нас", то при встрече с ним спустя семнадцать лет я бы увидел вместо него дряхлого старика. Или вампира, ликана, или еще кого. Но я точно бы не почувствовал в нем "наше" проклятье, - не выдержав, я потянулся к бутылке и разлил плещущиеся остатки алкоголя по двум бокалам, а после - спешно сделал глоток. - Может, кто-то еще тоже стал его жертвой за это время... А вот почему эта паскуда решила стать одним из "нас" - я не знаю. Мне... все еще не хватает информации.

Я рассматривал бокал, который крепко держал в двух руках: крутил его, наклонял, наблюдяя за колебаниями темного виски. А сам... боялся. Боялся взглянуть на Пенелопу, к которой я пришел в отчаянии за помощью, и увидеть на ее лице сомнение, неприятие, скуку или еще что. А еще боялся услышать твердый отказ. Но вместо этого мы оба тонули в глухой тишине - молчали, обдумывая сказанное и услышанное.

- Ну... так что?

Отредактировано Грегори Уайт (09.11.2024 17:38)